— Что это?

— Тсс, — шепчет он. — Прекрати болтать и покажи мне свою дырочку.

Иисус Христос.

У него гребаная анальная пробка — наверное, та, что с моего комода, — подлый придурок.

Он бросает на меня удивленный взгляд, который говорит: «Чего ты ждешь?», и я делаю глубокий вдох, протягивая руку под ноги, чтобы раздвинуть для него свои ягодицы.

— Шире.

Я чувствую, как холодный воздух касается моей задницы, и это заставляет меня дрожать в предвкушении. Он еще несколько раз вводит серебряную пробку в мою киску и вынимает ее, покрывая ее своей спермой. Затем он опускает ее к моей заднице, поворачивая, чтобы подготовить меня. Как только я готова, он мягко толкает ее внутрь, и я задыхаюсь, немного извиваясь от этого ощущения. Прошло так много времени с тех пор, как у меня там что-то было. Я кончала больше раз, чем могу сосчитать, когда он был в тюрьме, но никогда ничем иным, кроме как пальцами в своей киске. Не потому, что я не хотела трахать себя своим вибратором, а потому, что у него странные отношения любви-ненависти к нему и остальным моим игрушкам. Ему нравится использовать их на мне, но я знаю, что ему бы не понравилось, если бы я использовала их на себе без него. Мне не следовало беспокоиться, но я глупая, и я это сделала.

Я всегда была глупой из-за него.

Его глаза встречаются с моими, как будто он точно знает, о чем я думаю, а затем он снова нависает надо мной, грубо засовывая в меня два пальца. — Если я узнаю, что у тебя здесь был член, который не мой… — предупреждает он, надавливая на мои стенки и вставляя пробку. — Мне насрать, даже если он был пластиковый. Я разорву эту маленькую киску на части и заставлю тебя истекать кровью.

Я улыбаюсь ему, смеясь, когда это только еще больше выводит его из себя. — Я думаю, ты никогда этого не узнаешь.

Он рычит и целует меня, посасывая мою нижнюю губу так сильно, что я уверена, он оставляет след, его зубы оставляют вмятины на моей коже.

Я слышу, как кто-то кашляет, поэтому отстраняюсь от Аттикуса и заглядываю ему через плечо, только сейчас вспоминая, что мы не одни. Тристан стоит на коленях рядом с Энди, с улыбкой качая нам головой и застегивая джинсы. Энди сидит на земле, подтянув колени к груди, и в замешательстве морщит нос, глядя на нас.

— Вы двое чертовски странные, — говорит она, заставляя нас с Тристаном рассмеяться.

Аттикус передает мне юбку, и я надеваю ее обратно, снимаю сапоги, чтобы стянуть с лодыжек испорченные колготки. Как только я снова обуваюсь, он берет меня за руку и помогает подняться на ноги, усиливая хватку, когда я подхожу к Энди. Я бросаю на него взгляд через плечо, и он хмурится, глядя на пустую бутылку текилы, которую держит в руках.

— Пять минут, — говорит он, хотя я могу сказать, что он в ярости из-за этого.

— Двадцать.

— Десять, — выпаливает он, и я скривив губы киваю.

— Встретимся в баре, — говорит Тристан Энди, посылая ей воздушный поцелуй, когда она просто сердито смотрит на него.

Он указывает подбородком на Аттикуса, и оба парня направляются к основной группе, исчезая в темноте между деревьями. Я сажусь рядом с Энди и кладу голову ей на плечо, обхватываю ее руку ладонями и прижимаю к своей груди.

Я еще даже ничего не сказала, но я знаю, что она уже заметила перемену во мне.

Возможно, я не признавалась в этом — ни ей, ни себе, — но я была несчастна и с разбитым сердцем, когда мы начали эту ночь вместе, и теперь я почему-то не могу перестать улыбаться, черт возьми. Наверное, это выглядит жутковато, поэтому я заставляю себя остановиться и расслабить лицо.

Она открывает рот, чтобы что-то сказать мне, но я перебиваю ее, прежде чем она успевает вставить слово. — Даже не думай об этом. Ты первая.

Она вздыхает и прикусывает губу. — Не осуждай меня.

Я поднимаю бровь и демонстративно смотрю вниз на свое тело — на следы укусов, синяки и грязь по всему телу, запах текилы, пропитавший мужскую футболку, которую я ношу, сперму у меня между ног и пробку в заднице, и все это от рук моего «Ходячий красный флаг» — бывшего парня.

— Я не буду.

ГЛАВА 9

АТТИКУС

— Ты вернул ее.

— Почти, — говорю я Тристану, просматривая бутылки с алкоголем, которые мы с ребятами ранее спрятали за этим деревом, примерно в минуте ходьбы от костра, который мы разожгли. — Я работаю над этим.

Я нахожу немного любимой текилы Вайолет, и затем мы вдвоем продолжаем идти к бару, берем два стакана solo, чтобы налить себе по напитку в каждый. Здесь светлее и громче. Музыка все еще гремит, завсегдатаи вечеринок ведут себя гораздо более безумно и пьяно, чем когда я был здесь раньше. Повсюду есть пары и тройки, которые трахают друг друга насухо, и даже есть парень, стоящий на коленях и сосущий член другого парня в разгар всего этого, заслужив несколько горячих взглядов от окружающих их людей.

— Почему ты не сказал нам, что сегодня выходишь? — Трист кричит, чтобы я мог услышать его сквозь хаос.

— Потому что вы все болтуны, — кричу я в ответ.

Случайный парень, которому я ранее дала свои наркотики, проходит мимо нас, и я останавливаю его, чтобы взять розовую таблетку из пакетика, который он держит в руках, и с улыбкой кладу ее себе на язык. Тристан фыркает, принимая таблетку для себя, но больше ничего не говорит, что странно, потому что обычно он не замолкает. Я хмурю брови и мгновение изучаю его лицо, удивляясь, почему он такой тихий. Сегодня я не в первый раз вижу его член, так что я знаю, что дело не во мне и не в том, что мы только что сделали, но я впервые вижу, как он вставляет его в девушку, которая презирала его столько, сколько я ее знаю. Он дразнил ее до усрачки еще в старших классах, и, хотя это было не так уж плохо — я бы не назвал его хулиганом или кем-то в этом роде, — она всегда раздражалась на это и не понимала шуток. Не тогда, когда дело касалось его.

— Что у тебя с Энди? — спрашиваю я.

Он ухмыляется про себя, но не отвечает, не давая мне ни малейшего намека на то, о чем он думает. Обычно я лучше разбираюсь в своих друзьях, учитывая, что мы знаем друг друга всю нашу жизнь, но сегодня у меня ничего нет — ни с ним, ни с Фениксом.

Я самый сумасшедший из нас троих, тот, от кого посторонние стараются держаться подальше. Феникс — милый, разумный мальчик, на которого мы все можем положиться, когда это имеет значение. А Тристан — это своего рода джокер-карта. У него золотое сердце и это раздражающее, веселое отношение, но у него также есть и злая сторона, и он может быть отвратительным ублюдком, если дать ему повод.

Он потягивает свой напиток, его глаза отслеживают что-то поверх края чашки, и я поворачиваю голову, чтобы проследить за направлением его взгляда. Девушки вернулись, как обычно, взявшись за руки, смеются друг с другом, направляясь к нам. Вайолет плевать на косые взгляды, которые на нее бросают, она чувствует себя совершенно непринужденно и не стыдится того состояния, в котором я ее оставил.

Господи Иисусе, она такая сексуальная.

Иногда я не могу поверить, что она реальна.

Мой член снова возбуждается при виде нее, и я наклоняюсь, чтобы поправить его через джинсы, стискивая зубы на Тристана, когда понимаю, что он смотрит на мою девушку, а не на свою.

— На что, черт возьми, ты смотришь?

— Эта улыбка на ее лице, — отвечает он, бросая мне понимающую усмешку через плечо, когда идет к Энди. — Я не видел ее семь месяцев.

Мои плечи опускаются, а губы изгибаются в моей собственной улыбке, когда я думаю о его словах.

Эта улыбка из-за меня.

Как только я подхожу к ней на шаг ближе, какой-то старшеклассник, которого я смутно узнаю, врезается прямо в нее, слишком пьяный, чтобы смотреть, куда идет, гребаный идиот. Он быстро оборачивается и хватает ее за талию, чтобы она не упала, его глаза расширяются, когда он хорошенько разглядывает горячую девушку, к которой прикасается. Она отталкивает его руки от себя, и он действительно делает шаг назад, но затем медленно оглядывает ее тело, и теперь я собираюсь убить его. Я вижу «Красный» и разбиваю одну из пустых пивных бутылок на стойке, подхожу к маленькому засранцу и отталкиваю его на несколько шагов назад, подальше от Вайолет.